Гости затаили дыхание. Что же будет делать эта гордая женщина?

На распутном лице русской появился румянец, она оживилась. Невероятно, но выходка Годфри ей понравилась! И я понимала почему. Балерина в прошлом, она привыкла к тому, чтобы партнер по танцу носил ее на руках.

Татьяна запрокинула назад растрепанную голову и восторженно расхохоталась. Отойдя на пару шагов, она поднесла руку к груди. Будь это опера, она выхватила бы спрятанный в декольте кинжал и заколола бы себя или его. Но Татьяна была балериной, а не оперной дивой, и происходящее казалось ей всего лишь захватывающей игрой.

Размашистым движением она сорвала с себя жемчужную нить, которая соединяла их с Годфри во время танца.

Все гости, онемев, уставились на черный жемчуг, рассыпавшийся по полу. В зале воцарилась полная тишина и были слышны только звонкие щелчки бусин по мрамору.

Когда этот звук затих и последняя бусина остановилась, мужчины бросились поднимать их. Они были похожи на толкающихся пингвинов или на кур, клюющих зерна.

Годфри и Татьяна замерли посреди зала. Они так устали, что едва могли двигаться, хотя очень хотели закончить свой мучительный танец. Я стала искать глазами Ирен и обнаружила, что моя подруга впервые в жизни застыла, как и я, на месте от потрясения.

Я знала, что мы не скоро забудем все те унижения, что пережили в тот вечер. Годфри пришлось танцевать по приказу чужой женщины. Ирен наблюдала, как из-за ее безрассудства страдают самые близкие ей люди. А я столкнулась с тем, чего всегда боялась: вопреки моим действиям и моему характеру меня сочли порочной женщиной.

В ужасной, душераздирающей тишине раздались звуки шагов.

Каждый размеренный, неумолимый, тяжелый шаг по мрамору отдавался эхом. Их слышали все, но тем не менее никто не двинулся с места, не обернулся.

Картинка выглядела яркой и застывшей, словно все мы были манекенами Ворта, элегантно расставленными в витрине. А я вспомнила зловещую прогулку Голема по темным улицам Праги.

Приближающиеся шаги были ритмичными, как тиканье часов, как жуткая поступь рока в «Маске Красной смерти». Мне опять пришли на ум беспечные аристократы мистера По, которые веселились, когда повсюду вокруг них бедные, старые и больные люди падали под натиском чумы, бушующей за стенами замка, пока сама Смерть лично не присоединилась на балу к высокородной, но низкопробной компании.

Шаги приближались, они уже поравнялись со мной, и я невольно моргала в такт тяжелой поступи, ожидая увидеть высокую, бледную, как мертвец, фигуру с косой.

В одном я оказалась права: фигура, появившаяся на опустевшей бальной площадке, оказалась высокой, хоть и далекой от истощения. Но одета она была не в саван, а в красный военный мундир, сияющий орденами.

Я была так поглощена этим театром одного актера, что совсем забыла о четвертом человеке, чью гордость Татьяна недавно втоптала в грязь, будто рассыпая бисер перед свиньями, чтобы зрители судили ее и признали негодной.

Вильгельм фон Ормштейн, с пунцовым от ярости лицом, вышел в центр зала, где все еще стояли Годфри и Татьяна.

Он проигнорировал русскую (хотя можно было бы предположить, что ее растрепанные волосы и платье, наоборот, располагают к пристальному изучению) и остановился перед Годфри. Его шаги замерли – и время возобновило свой ход. Воздух наполнился шуршанием шелка, атласа и жестких накрахмаленных манишек. Я снова вижу эту сцену в натуральную величину. Мы стоим в Пражском замке, и его властитель собирается заговорить. Но его слова опять замедляют время, и новая тишина сковывает зрителей.

– Вы, сэр… банкир, – с кривой усмешкой обратился Вильгельм к Годфри, – преступили границы даже королевского гостеприимства. Обычно я не снизошел бы до общения с людьми, подобными вам, но оскорбление слишком велико, чтобы его игнорировать. Вы оскорбили мой дом; я призываю вас лично отдать этот долг чести.

– И каким же образом я обидел вас, ваше величество? – весьма рационально уточнил Годфри.

– Ваш… танец оскорбляет меня.

Годфри приподнял бровь:

– Разве для дуэли это не слишком пустячный повод?

– Не в данном случае. – Король стремительно повернулся лицом к своим гостям, слегка покачнувшись. – У меня полно свидетелей. Вы пренебрегли моим гостеприимством, слишком фамильярно оказывая внимание… – он развернулся обратно и глянул на Татьяну, но его ярость была направлена не на нее, а на человека рядом с нею, – …королеве.

По толпе прокатился вдох удивления – не из-за самого обвинения, а из-за его несуразности.

– В начале вечера я танцевал с ее величеством круг или два, – отметил Годфри. – Уверен, что не это так разозлило ваше величество.

– Именно это! Я нахожу вашу наглость беспрецедентной. Вы сверх меры превзошли границы моего терпения, и за это я с-с-спущу с вас шкуру.

После этого заявления король Вилли снова покачнулся – несчастная жертва двух ядовитых зелий, ревности и праздничного пунша.

Разумеется, вызов короля был прозрачен: его взбесило не безупречное поведение Годфри по отношению к Клотильде и даже Татьяне, а то, как бесстыдно и прилюдно его любовница соблазняла другого. Однако Татьяну вызвать на дуэль было бы довольно трудно, поэтому расплачиваться пришлось бедному Годфри.

– Нет! – раздался женский крик.

Даже не приходилось надеятся, что это Ирен, потому что тембр был совсем другой.

К трио подбежала королева Клотильда, стуча каблуками туфель по полированному полу.

– Нет, ваше величество! Уверяю вас, что намерения мистера Нортона были не только невинными, но и самыми добрыми. В них нет ничего дурного.

– Я король, – прорычал Вилли. – Я знаю, когда мою честь очерняют. Разве стал бы я пачкать свои руки такой ерундой, если случай не был бы столь серьезным?

Клотильду не испугал гнев супруга. Она расправила плечи и наконец-то приняла вполне королевский вид:

– Сир, это верно, но я – ваша королева. Если вы не верите моему суждению, вы пятнаете мою собственную честь.

Король замотал головой, словно отмахиваясь от мошкары.

– Ваша честь будет восстановлена, когда я отомщу за нее, и сделаю я это завтра. – Он снова повернулся к Годфри, весь воплощение праведного гнева, – король, который не умел обращаться с собственной женой. – Мои секунданты придут к вам на заре и сообщат место нашей встречи. Выбор оружия за вами.

– И я никак не смогу доказать вашему величеству, что не сделал ничего такого, что можно назвать оскорблением?

– Нет.

– И я не смогу убедить ваше величество, что величие вашего титула пострадает от дуэли с простолюдином?..

– Нет. Пусть так, но мне все равно, – отрезал Вилли. – Все, что вы можете сделать, – доказать собственную трусость, если покинете Прагу до завтрашнего рассвета.